Ушкуйник - Страница 54

Ушкуи снялись со швартовов и шли под парусом, а по берегу двигалась воинская рать. Время от времени от конников отделялись небольшие группы всадников и, помахав на прощанье руками, уходили в сторону — в Кумёны, Даровское, Юрью, Чёрную и Белую Холуницы. Позади, на крупах коней были приторочены объёмистые перемётные сумы с трофеями.

Конная рать понемногу таяла, и до Хлынова добрался лишь десяток во главе с Костей. Для Мишки это было удивительно: ещё утром выехало из Немды войско, и нет его. А что с десятком Костя вернулся — так зазорно сотнику одному ездить, почётный эскорт положен. Со стороны глядя, и не поймёшь, что сотник из далёкого, трудного, опасного набега вернулся.

И ушкуи воинские перед Хлыновым стали отворачивать в речушки малые. Караван, как и конная рать, таял на глазах.

«Надо запомнить воинскую хитрость — в дальнейшем пригодиться может», — решил Михаил. Теперь надо было думать и о своих судах, о дележе. Ещё на стоянке, на полпути между Немдой и Хлыновым, к нему подошли гребцы из бывших невольников.

— Как нам дальше быть?

— У кого родня есть — идите с Богом домой. Нет ничего лучше родного очага. Есть такие?

Нашлись трое — один из Рязани, двое из Пскова. Остальные смотрели выжидательно. Михаил пересчитал гребцов. Получалось на две полноценные команды для обоих ушкуев. После похода Михаил охладел к ладье — тихоходка, неповоротлива, хоть и берёт груза вдвое больше. Такому судну на озере большом плавать, вроде Невского или Ладоги. И через переволок тащить — одна мука будет.

— Все ли добровольно хотели под мою руку отойти? Трудиться много придётся, — Павел, кормчий мой, не даст соврать.

— Все хотим. Ты хоть и молодой, да в делах разумен, уж пригляделись мы за плавание. Не обижаешь зря, когда тяжко, и сам не брезгуешь за весло сесть. А родни у нас нету, все сгинули. Кому мы нужны? Нам бы на всех избёнку одну да жалованье на харчи.

— Считайте — договорились.

Псковские да рязанские высадились на берег у Пижмы.

— Тут до переволока недалече, подберёт какое-нибудь судно. Всё ближе, чем из Хлынова добираться, — напутствовал их Павел.

Высадив бывших невольников, успели догнать воинские ушкуи. Всё-таки под охраной воинов спокойнее. А перед Хлыновым один ушкуй в неприметную протоку свернул, другой — в затон. И времени-то немного прошло — а на Вятке только три судна Михаила и осталось. Рассосался караван, как и не было.

Они встали на стоянку у левого берега. Одно усилие — и вот он, Хлынов, рядом, да только не след с ценностями в город соваться.

На пристани, кроме корабельщиков да купцов и грузчиков-амбалов всегда лихие людишки обретаются. Украсть, что плохо лежит, шилом или ножом в бок ударить в глухом месте, за амбарами портовыми — их гнусное ремесло.

Вышли Павел с Михаилом на берег, отошли в сторону от ушкуйников — подальше от чужих ушей.

— Давай посоветуемся. Что с ценностями делать будем? — спросил Павел. — Страшновато мне — за одну монету серебряную убить могут, а тут — три судна под завязку златом-серебром набиты.

— Уже не совсем набиты. Забыли, что ратники Кости с каждого судна по сундуку сняли? Кумекал вот чего: оставить долю гребцов вольных да убитых, у кого семьи есть. Само собой, тебе и двум другим кормчим по две доли. Себе возьму — на покрытие убытков да на торговлю. Полагаю — монетами, серебром или золотом, так подозрений меньше. А остальное — спрятать в укромном месте.

— Ты гребцам веришь ли?

— Нет, по крайней мере — не до конца. Да, гребли они без принуждения и в бою участвовали добровольно. Ну так не за золото же боролись — за свободу свою и саму жизнь. А тут, на русской земле, с такими деньгами много можно себе позволить. И более стойким мужам золото свет застило — ломались.

— Вот и я о том же. Есть у меня место укромное, можно сказать — бочажок. Ключи там бьют со дна, вода мутная — не углядишь ничего.

— Так ты что — ценности, никак, утопить хочешь?

— Если яму копать, до Рождества Пресвятой Богородицы не успеем. Да и всё равно — в руках скрытно снести надо, закапывать. Узреют гребцы. А если ладью с ценностями тайно затопить, никто и не прознает, где.

— Вдвоём-то справимся?

— Должны. На свой ушкуй перегрузим всё, что с собой возьмём, остальное — на ладью, и притопим.

— Вместит ли?

— Должна. Да тут недалеко, доберёмся потихоньку, погода, вишь, спокойная, вода — как зеркало.

— На том и порешим.

Сказано — сделано. Монеты в сундуке и кожаных мешочках на ушкуй Павла перегрузили, всё остальное — на ладью. Второй ушкуй совсем пустым остался, зато ладья просела низко — от борта до воды едва ладонь.

Павел и Михаил сами за вёсла уселись. Употели оба, пока ее с места сдвинули. А потом — потихоньку пошли. И захотели бы быстро — не получилось. У Мишки на шее от напряжения жилы вздулись.

— Павел, да где бочажок твой?

— Где-то здесь должен быть.

Мишка из сил выбился, пока Павел не сказал: «Да вот же он!» Однако сколько Мишка не смотрел — не видел. Только кусты низко с берега свисают.

Павел направил судно туда. Раздвинулись кусты, пропустили и сомкнулись следом. Бочажок тот лишь немного длиннее ладьи оказался.

— Снимай одёжу! — скомандовал Павел.

— Это ещё зачем?

— Если мокрыми на ушкуй вернёмся, гребцы догадаться могут.

— Верно, и как я сразу не сообразил?

Павел разделся, Мишка последовал его примеру. Они связали одежду в узел и бросили на близкий берег.

— Теперь мачту давай снимать.

Мишка вопросов не задавал. Помнил он, как у устья Вятки чужое судно в караван врезалось: суда утонули, а мачты торчали над водой.